Майнинг фото: как устроен бизнес первого в российской Арктике майнинг-отеля

Содержание

Как выглядит крупнейшая майнинг-ферма криптовалют в России

Решение Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) от 27 ноября 2020 г. ЭЛ № ФС 77-79546

Учредитель: АО «Бизнес Ньюс Медиа»

И.о. главного редактора: Казьмина Ирина Сергеевна

Рекламно-информационное приложение к газете «Ведомости». Зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) за номером ПИ № ФС 77 – 77720 от 17 января 2020 г.

Любое использование материалов допускается только при соблюдении

правил перепечатки и при наличии гиперссылки на vedomosti.ru

Новости, аналитика, прогнозы и другие материалы, представленные на данном сайте, не являются офертой или рекомендацией к покупке или продаже каких-либо активов.

Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации Пользователей сайта, условия использования содержатся в

Политике по защите персональных данных

Любое использование материалов допускается только при соблюдении

правил перепечатки и при наличии гиперссылки на vedomosti.ru

Учредитель: АО «Бизнес Ньюс Медиа»

И.о. главного редактора: Казьмина Ирина Сергеевна

Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации Пользователей сайта, условия использования содержатся в

Политике по защите персональных данных

крупнейшая майнинг-ферма в России — Дизайн и архитектура на TJ

Ферма Bitriver арендует помещение рядом с Братским алюминиевым заводом. Идея её создания принадлежала команде совладельца En+ Олега Дерипаски.

6721

просмотров

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Дата-центр Bitriver уже больше года располагается неподалеку от Братского алюминиевого завода, арендуя часть помещений – пишет Bloomberg. Завод был построен в 1960-х годах вместе с Братской гидроэлектростанцией, от неё и берёт дешёвую электроэнергию Bitriver. Кроме электричества местоположение фермы выгодно благодаря местному климату – долгие зимы с минусовой температурой благоприятно сказываются на оборудовании для майнинга и позволяют ферме меньше тратиться на охлаждение оборудования и, соответственно, экономить.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Идея построить дата центр в Братске появилась пять лет и принадлежит представителям команды бизнесмена Олега Дерипаски. Заводом и Братской ГЭС владеют En+ Group Plc и его подразделение United Co Rusal. En+ обеспечивает ферме до 100 мегаватт электроэнергии в год.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Bitriver не занимается майнингом самостоятельно, а предоставляет для него оборудование и технические услуги.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Клиентами дата-центра являются представители ряда стран, включая США, Японию и Китай.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

В Bitirver штат инженеров круглосуточно занимается мониторингом и диагностикой специализированных интегральных микросхем и энергоблоков. Все техники Bitriver прошли обучение и сертификацию в китайских майнинговых компаниях Bitmain и Innosilicon.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Команда инженеров работает 24/7, чтобы оперативно проводить диагностику оборудования. За безопасность комплекса в том числе отвечает вооруженный охранник, который регулярно патрулирует ферму.

Автор: Андрей Рудаков/Bloomberg

Рабочие используя мощности алюминиевого завода самостоятельно изготавливают многоэтажные стелажи и стойки для крипто-майнеров.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Число новых криптовалют в мире постоянно увеличивается, сейчас их насчитывается больше полутора тысяч. Но биткоин остаётся самой узнаваемой и ценной цифровой валютой.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

По словам представителя Bitriver, в настоящее время в дата-центре размещено более 20 000 устройств для майнинга, при этом есть возможность для увеличения их количества до 67 000 устройств.

Фото: Андрей Рудаков/Bloomberg

Россию уже называли одной из перспективных для майнинга стран, наряду с Канадой, Грузией и Исландией. В рейтинге отмечают, в том числе, доступные и экологически чистые источники электроэнергии.

крупнейшая в России майнинг-ферма Bitriver в Иркутской области — Крипто на vc.ru

Сама компания не занимается майнингом, но её оборудование используют клиенты из США, Японии и Китая.

17 293

просмотров

Агентство Bloomberg опубликовало фотографии крупнейшего в России центра обработки данных Bitriver. Дата-центр расположен в Братске.

Bloomberg

Среди клиентов — представители США, Японии и Китая. Большинство клиентов добывают биткоины, отмечает издание.

Bloomberg

Компания арендует здание неподалеку от Братского алюминиевого завода, который был построен в 1960-х годах рядом с ГЭС, так как на алюминиевую плавку необходимо много энергии, пишет агентство.

Братская ГЭС. Гидроэлектроэнергия, вырабатываемая в регионе, является одной из самых дешёвых в мире.

Bloomberg

Расположение выбрано идеально, утверждает Bloomberg. В Братске холодная погода и дешёвое электричество — машины потребляют много энергии и должны постоянно охлаждаться.

Работники дата-центра носят наушники, защищающие от шума машин и охлаждающих вентиляторов.

Bloomberg

В дата-центре расположено более 20 тысяч устройств для майнинга, их число можно увеличить до 67 тысяч, сообщают в Bitriver.

Bloomberg

По данным Bloomberg, дата-центр открыли представители команды бизнесмена Олега Дерипаски. Братской ГЭС и алюминиевым заводом владеют En+ Group Plc и его подразделение United Co. Rusal, которые ранее контролировал Дерипаска.

Вооруженная охрана регулярно патрулирует территорию.

Bloomberg

Российское законодательство не регулирует криптодобычу, но Bitriver не занимается непосредственно майнингом, а предоставляет оборудование на ферме и технические услуги, что означает, что его бизнес является легальным, отмечает Bloomberg.

: Технологии и медиа :: РБК

Фото: Андрей Рудаков / Bloomberg

Агентство Bloomerg показало фотографии расположенной в Братске крупнейшей в России майнинг-фермы Bitriver.

Заводские мощности: как выглядит крупнейшая майнинг-ферма в России

Как следует из публикации, дата-центр Bitriver был открыт год назад неподалеку от Братского алюминиевого завода. В числе его клиентов представители ряда стран, включая США, Японию и Китай. По данным агентства, идея создания дата-центра в Братске принадлежала представителям команды бизнесмена Олега Дерипаски. В публикации отмечается, что Братской ГЭС и алюминиевым заводом владеют En+ Group Plc и его подразделение United Co. Rusal, которые ранее контролировал Дерипаска.

Bitriver арендует здание рядом с Братским алюминиевым заводом. Город подходит для размещения фермы благодаря дешевой гидроэлектроэнергии, а также климату, поскольку низкие температуры благоприятны для оборудования дата-центра, отмечает агентство.

В Bitirver команда инженеров круглосуточно занимается мониторингом и повседневной диагностикой специализированных интегральных микросхем и энергоблоков. Все техники Bitriver прошли обучение и были сертифицированы китайскими майнинговыми компаниями Bitmain and Innosilicon.

Губернатор Кузбасса высоко оценил представленную на выставке «Уголь России и Майнинг

Предприятия СУЭК Андрея Мельниченко принимают активное участие в проходящих с 1 по 4 июня в Новокузнецке XXIX Международной специализированной выставке технологий горных разработок «Уголь России и Майнинг — 2021», XI Международной специализированной выставке «Охрана, безопасность труда и жизнедеятельности» и VI Международной специализированной выставке «Недра России».

Технологии и наработки в Кузбассе представили около 450 угледобывающих и промышленных компаний из 14 стран — Австралии, Белоруссии, Великобритании, Германии, Индии, Испании, Канады, Китая, США и других. На площади 50 тыс. кв. м. разместились более 4,5 тыс. экспонатов.

— В Кузбассе много производителей, мы оказываем им поддержку не только в реализации проектов, но и в научных изысканиях, чтобы они могли разрабатывать новые технологии и как можно быстрее внедрять на производствах, — отметил на открытии выставки Губернатор Кузбасса Сергей Цивилев. — Развитие машиностроения продолжается, есть прекрасные образцы нового оборудования, в том числе по дегазации угольных пластов.

В свою очередь заместитель министра энергетики России Анатолий Яновский поблагодарил главу Кузбасса Сергея Цивилева за успешную работу по созданию в регионе инвестиционного климата.

— Хотел бы отметить особую роль Кузбасса. Недавно было выпущено Постановление Правительства РФ, осуществляющее поддержку в форме государственно-частного партнерства для реализации комплексных научно-технических программ. Первая такая программа будет принята в Кузбассе, она включает более 20 инвестиционных проектов из разных сфер — от экологии до цифровизации. Каждый из этих проектов реализуется в содружестве научных организаций и индустриальных партнеров — угольных и машиностроительных предприятий Кузбасса. Важно, что угольные компании заинтересованы в реализации программы и готовы инвестировать наряду со средствами, которые будут вкладываться из федерального бюджета, — сказал Анатолий Яновский.

Фото: Пресс-служба СУЭК-Кузбасс

О том, насколько активно осваиваются новые инновационные технологии в горнодобывающей отрасли, губернатор и многочисленные гости выставки смогли убедиться, посетив объединенный стенд предприятий СУЭК. Среди представленных экспонатов главу региона особенно заинтересовал изготавливаемый на заводе «Сиб-Дамель» — предприятии, специализирующемся на производстве и ремонте горношахтного оборудования — погрузчик пневмоколесный шахтный «ППШ-1000-К». С опытным образцом Сергей Цивилев познакомился, побывав год назад в одном из новых цехов завода. Сейчас машина прошла опытно-промышленные испытания на шахтах компании «СУЭК-Кузбасс» и начато ее серийное производство.

В числе предлагаемых новинок также разработанный на предприятии Технологическая связь АО «СУЭК-Кузбасс» смартфон АRМА S3.2. Этот мобильный телефон способен применяться в горных выработках шахт и позволяет осуществлять голосовую связь непосредственно в зоне действий подземного персонала.

Справка

СУЭК — одна из ведущих угледобывающих и энергетических компаний мира, крупнейший в России производитель угля, крупнейший поставщик угля на внутренний рынок и на экспорт, один из основных производителей тепла и электроэнергии в стране. Добывающие, перерабатывающие, энергетические, транспортные и сервисные предприятия СУЭК расположены в 12 регионах России. На предприятиях СУЭК работают более 70 000 человек. Основной акционер — Андрей Мельниченко.

Материал подготовлен пресс-службой СУЭК-Кузбасс

ГКНБ пресек незаконную деятельность нескольких майнинг-ферм в Бишкеке и Чуйской области

Государственный комитет национальной безопасности (ГКНБ) КР пресек незаконную деятельность нескольких майнинг-ферм (производство по добыванию криптовалюты) в Бишкеке и Чуйской области.

Как отметили в пресс-центре ведомства, это было сделано в рамках работы «по демонтажу коррупционных проявлений в энергетическом секторе, а также с учетом существенного дефицита электроэнергии в республике». По данным спецслужбы, установленные крупные промышленные объекты незаконно предоставляли электроэнергию для деятельности майнинг-ферм, где последние получали сверхприбыль, нанося колоссальный ущерб электрическим сетям. В ГКНБ также добавили, что в последующем это приводило к выпадениям из доходной части республиканского бюджета.

В рамках уголовного дела силовики изъяли около 2000 единиц оборудования для организации майнинга на объектах, расположенных в Бишкеке по улицам Чокана Валиханова, Табалдиева, а также на СЭЗ (свободная экономическая зона) «Бишкек» и заводе имени Фрунзе. В ГКНБ заявили, что продолжают работу по установлению всех причастных лиц, участвующих в противоправной деятельности.

25 мая «Национальная электрическая сеть Кыргызстана» обратилась к потребителям о необходимости экономии электроэнергии, заявив, что предстоящий осенне-зимний период 2021-2022 года ожидается сложным из-за большого дефицита электроэнергии в связи с ростом ее потребления и маловодьем на реке Нарын, из которой заполняется Токтогульское водохранилище.

Напомним, осенью прошлого года власти КР фактически легализовали майнинг, введя специальный налог. В Госналоговой службе объясняли, что с 1 августа 2020 года заработал специальный налоговый режим для майнеров — налог на майнинг, который будет уплачиваться вместо налогов на прибыль, добавленную стоимость на облагаемые поставки и с продаж. Базой обложения налогом на майнинг стала потребленная электроэнергия со ставкой 15%. Другими словами, майнеры должны платить в качестве налога 15% от счета за электричество.

И хотя до введения налогового режима майнинг не входил в перечень запрещенных видов деятельности, тем не менее добытчиков криптовалюты демонстративно задерживали, заводили уголовные дела и называли «преступниками», которые могут «подорвать государственность».

ПО для минералогического анализа ZEISS Mineralogic Mining

Система Mineralogic Mining позволяет объединять обработку изображения, возможности EDS-исследований, анализ изображений и средства создания отчетов для обработки самых сложных образцов.

ZEISS Mineralogic позволяет ответить на широкий круг вопросов об образце, применимое как в специальных высокопроизводительных методах высвобождения минералов, так и в углубленных фундаментальных геологических исследованиях.

Настройка системы для исследования любых минералов

Простое описание рудных тел

Обеспечение высокой производительности

Расширение возможностей с ПО ZEISS Atlas 5

ПО Atlas 5 позволяет сравнивать и сопоставлять данные, полученные с помощью любых систем микроскопов ZEISS, совмещать изображения одной области интереса, полученные с помощью оптических, электронных, ионных и рентгеновских микроскопов. ПО Atlas 5 — это прорывная технология для сравнения данных в геологии, минералогии и нефтегазовой отрасли.

Применение:

Система ZEISS Mineralogic Mining позволяет проводить полную количественную оценку в ходе разведки, извлечения руды и контроля отвала.

Применение системы Mineralogic Mining:

Количественное определение типов руд по химическим и текстурным характеристикам

Прогнозируемое поведение при добыче полезных ископаемых в шахтных блоках

Стратегии смешивания сыпучих товаров

Оценка и описание руды

Экологический контроль и экспертиза

Создание минеральной карты

Анализ цемента и прикладная минералогия

Литотипирование.

Минеральная карта высокого разрешения. Нитрат меди, рудник Фрейзер, Садбери. Изображения минеральных частиц песка тяжелых минералов, отсортированных по максимальному диаметру Ферета. Пералкалиновый гранит, содержащий редкоземельные элементы, с жилой флюорита, пересекающей образец, и областями циркона.Изображения минеральных частиц медного концентрата, отсортированных по максимальному диаметру Ферета.Образец голубого сланца из района Тешальп в Швейцарии. Сканирующие электронные микроскопы ZEISS, использующиеся с ПО Mineralogic Mining:

СЭМ ZEISS EVO для непрерывного круглосуточного контроля руды

СЭМ ZEISS SIGMA для исследования руды в процессе переработки

СЭМ ZEISS MinSCAN для исследования минералогического состава в сложных условиях.

Горное фото — Библиотека горнодобывающих и ресурсных фондов

Питер Роби — австралийский ресурс и фотограф , занимающийся добычей полезных ископаемых. из Брисбена. Его работа увлекла его
от 2,5 км под землей до свисания с полозьев вертолета, от
самых бедных деревень в Нигерии, до тележки для гольфа с 7-м самым богатым человеком в США
Состояния. Питер любит свою работу.

Клиенты Питера Роби по добыче полезных ископаемых и ресурсов знают его как человека, который может работать в неблагоприятных условиях , под давлением ,
и как тот, кто мыслит горизонтально .Питер гордится этими качествами.

Питер Роби Ресурсный и горнодобывающий фотограф . Питер Роби способен стрелять во все горнодобывающие и ресурсные отрасли.
Питер подходит абсолютно для любых отраслей, где энергетика или что-то еще.
технологического проектирования. Примеры включают транспортную инфраструктуру, такую как поезд, железная дорога, дорога,
и доставка. Питер работал с очень широким кругом клиентов, от небольших фирм до международных.
суперфирмы.

Питер Роби Горный фотограф имеет опыт съемки любых типов горных фотографий, включая морские работы, открытые карьеры,
подземная добыча, угольные шахты, нефтяные и газовые месторождения, нефтяные месторождения, золотые рудники, алюминиевые заводы, буровая установка, шахты твердых металлов, энергетика и
электростанции, технологические процессы, сельское хозяйство, порты, мрамор и судоходство

Питер Роби Майнинг Фотограф может снимать где угодно в Австралии и фактически в любой точке мира. К наиболее распространенным областям относятся:
Азиатско-Тихоокеанский регион, Австралия, Центральный Квинсленд, Брисбен, Сидней, Канберра, Мельбурн, Аделаида, Хобарт, Перт, Новый Южный Уэльс, Квинсленд,
Виктория, Тасмания, Северная территория.

Работа Питера Роби Mining Photography охватила весь земной шар и захватила его
в такие страны, как Южная Африка, Соединенные Штаты Америки, Папуа-Новая Гвинея, Таиланд, Турция,
Канада и во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Что происходит после майнинговой лихорадки? Фотографии с Мадагаскара

Взгляд местных жителей

Я разговаривал с несколькими жителями Андиламены, пытаясь выжить, ожидая следующего рывка. Для большинства из них добыча полезных ископаемых была положительной, хотя они согласились с тем, что риски высоки, а воздействие на окружающую среду слишком велико.Они действительно не чувствовали, что у них есть выбор. Вот некоторые из их историй.

Сахоли, 40 лет, рассказала мне, что занимается торговлей камнями с 2000 года. До этого она была швеей. Она сказала, что не может вернуться к шитью, потому что теперь она слишком стара и больше не может хорошо видеть. Она не пошла на рудник в Диди, потому что требуемые вложения были слишком высоки; один нуждался в рабочем фонде в 3 миллиона франков (около 200 долларов), что более чем в пять раз больше, чем у нее. Она ждала возобновления работы местного рынка.«Это циклы», — сказала она.

Мадам Эстер, 50 лет, владела гарготи с 2001 года. Ее сын приехал в Андиламену со всей семьей, чтобы работать на только что открывшейся рубиновой шахте. Он так и не нашел большого камня, но мало-помалу семье удалось накопить достаточно денег для инвестирования. Именно тогда мадам Эстер открыла свой ресторан. Она также арендовала несколько домов и жаловалась на шри-ланкийских покупателей драгоценных камней, которые, по ее словам, не платят арендную плату и исчезают в одночасье, оставив долги.

Однажды вечером мадам Эстер показала мне недавнюю фотографию своего сына, который пошел на шахту в Диди и нашел достаточно камней, чтобы купить 4 × 4. Снимок сделан в момент «брызг» транспортного средства, что может быть чем угодно: от религиозной церемонии, способа поклонения предку или просто небольшого ритуала, чтобы пожелать владельцу удачи. После 15 лет работы он наконец-то выиграл. Она сказала, что у ее магазина все хорошо, и она даже смогла усыновить молодого сироту и позаботиться о нем вместе со своим мужем.

Пьеру было 34 года.Он стал шахтером сразу после школы. Однако он так и не нашел большого камня и теперь помогал своей жене, которая работает в солнечной компании HERi Madagascar, управляя одним из ее киосков с солнечным электричеством. Эти киоски расцвели во многих деревнях, которые я посетил вокруг озера Алаотра, и в других частях Мадагаскара. Люди могут арендовать лампы на ночь за 150 ариари (0,05 доллара США) за счет солнечных батарей, установленных на крышах киосков.

Пьер сказал, что он продолжает время от времени работать на рудниках, не стремясь к большому заработку, чтобы прокормить свою семью.Он отказался пойти к Диди. «Все жители Мадагаскара уже там! Кроме того, не имеет значения, где вы это делаете, это просто удача », — сказал он.

Рафалиманана, 66 лет, всю свою жизнь работал на многих рудниках. С 2016 года работал разносчиком банановых пончиков. (Они были восхитительны.) Он сказал, что зарабатывает около 1 миллиона франков (200 000 ариари или 65 долларов) в месяц.

Пьеро, 32 года, раньше был фермером и пастухом. Он хотел разбогатеть и попытал счастья в добыче полезных ископаемых, когда услышал об одной из рубиновых стрел.Он немного выиграл, но сказал мне, что жульничество его погубило. Он пошел на новую шахту Диди, но сказал, что условия были слишком тяжелыми и опасными для него, потому что у него есть дети. Поэтому он вернулся в Андиламену, где живет его семья. Когда я разговаривал с ним, у него не было работы. Но он сказал, что не чувствует себя несчастным, потому что в этом регионе больше возможностей, например, земли для покупки, чем в Антананариву, откуда он родом.

Дода, 40 лет, владел лесопилкой. Он работал на многих рудниках, но во время моего визита у него было слишком много заказов, и он предпочел сосредоточиться на своем бизнесе.Он нанял от трех до четырех человек, включая его брата. Для него добыча полезных ископаемых означала пренебрежение своим бизнесом и семьей. Но теперь, когда у него была хорошая ситуация, он мог спонсировать других, давая им деньги, чтобы они могли пойти на рудники. Он показал мне фотографию, которую сохранил в память о времени, проведенном на шахте недалеко от Мораманги, города примерно в 270 километрах (168 милях) к югу от Андиламены в Алаотра-Мангоро.

Сахоли, 40 лет, из Андиламены. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Мадам Эстер, 50 лет, в Андиламене. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Пьер, 34 года, и его дочь в Андиламене. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Рафалиманана, 66 лет, в Андиламене. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Пьеро, 32 года, Андиламена. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Дода, 40 лет, Андиламена.Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Воя, 23 года, в Андиламене. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.
Мама Цири, 31 год, из села Бехорефо. Фото Арно де Грав / Agence Le Pictorium.

Это были относительно благополучные люди, которых я встретил в Андиламене. Другим повезло меньше.

Например, 23-летний Войжа работал на рисовых полях, но начал добычу полезных ископаемых в районе Андиламены в 2015 году, потому что на рисовых полях было все меньше и меньше работы и она была только сезонной.Он сказал, что ничего не получил от рудников и теперь стал беднее, чем раньше. Поэтому он начал мыть такси, вездесущие сельские фургоны. Его зарплата позволяла ему выжить, но не покинуть Андиламену. Он сказал мне, что чувствовал себя застрявшим в ловушке.

В Бехорефо, маленькой деревушке по дороге из Андиламены в Кемпинг Банан, я встретил маму Цири, 31 год, владелицу гарготи. Она напомнила, что на пике добычи полезных ископаемых в деревне было четыре ресторана и две гостиницы, и такси-бруссы приезжали сюда до самого конца.Теперь у нее был единственный ресторан, и дорога стала настолько деградированной, что по ней могли проехать только такси-мото. Она сказала, что надеется, что добыча скоро возобновится.

Мама Цири занималась добычей полезных ископаемых сразу после школы, в возрасте 18 лет. Это был быстрый способ заработать приличную сумму денег. Однако она сказала, что заболела: «сильная усталость» («огромная усталость», как Малагаси описывают самую неизвестную болезнь) заставила ее прекратить добычу полезных ископаемых, и ее пришлось эвакуировать с места добычи и доставить обратно в Бехорефо.Потом остепенилась, вышла замуж и родила первенца. И там она осталась, ожидая возвращения драгоценных камней.

Корпус

: Освоение границы | Общество культурной антропологии

Комментарии рецензента

Исследования фотографических фигур как метод этнографии?

Зейнеп Деврим Гюрсель

Начало — это не только действие; это также настроение, вид работы, установка, сознание.
—Эдвард Саид

Этот фоторепортаж знаменует начало нового раздела на веб-сайте Cultural Anthropology .Как отмечает Саид в другом месте, начало — это не только то, что человек делает, но и то, о чем он думает. Мои комментарии ниже связаны с этим вступительным фотоэссе Дэнни Хоффмана и размышлениями об этом разделе и визуальной антропологии в более широком смысле. Начало — это время подумать о параметрах предприятий — в данном случае о потенциальных возможностях использования фоторепортажей в антропологии. Каковы будут нормы этого нового раздела: всегда ли фотографии будут антропологами? Что делает фотографию интересной с этнографической точки зрения? (Это может сильно отличаться от журналистской, исторической, художественной или педагогической ценности фотографии.) Всегда ли текст, изображения и макет создаются одним и тем же человеком? Учитывая онлайн-презентацию, будет ли возможность включить мультимедиа? Короче говоря, это конкретное начало дает возможность коллективно подумать о фоторепортаже как о режиме этнографии и поразмышлять о статусе визуальных этнографий в нашей дисциплине сегодня.

Формируя объем работ

В своем метко озаглавленном «Корпус: разработка границ» Дэнни Хоффман дал нам богатый и провокационный сборник текста и изображений, которые заставляют нас задуматься не только о трудах, стоящих за войной и горнодобывающей промышленностью в ближайшем будущем. границы Сьерра-Леоне, но и на фоторепортаже как в режиме этнографии.Хоффман исследует здесь множество границ: границы между народами, между текстом и изображениями, между различными визуальными жанрами и между формами работы. Другие зрители / читатели обязательно пополнят этот список. Я хотел бы сосредоточиться на том, что Хоффман считает своим концептуальным центром. Определяя причину выбора визуального режима для этого исследования, он отмечает: «Центральное значение тела для этого режима работы и работа, которую горнодобывающая промышленность выполняет над телом рабочего, — это то, что оживляет этот проект как визуальный элемент. этнография.«Я обращусь именно к этому вопросу анимации.

Объектом анализа в этой этнографии являются материальные тела этих молодых людей и то, как они формируются в результате их различных трудов по созданию мест, будь то место шахты или нация. Соответственно, эти образы трудящихся молодых западноафриканских мужских тел намеренно не представлены в одном из классических приемов визуальной антропологии: в жанре пошагового процесса или способа производства. Хоффман не пытается научить нас процессу добычи алмазов.Его расследование касается изготовления тел, а не алмазов. Я серьезно отношусь к заявлению Хоффмана о том, что «этот проект не является посредником в создании фоторепортажа как такового, а является попыткой использовать фоторепортаж в качестве метода этнографии». Однако фоторепортаж — это тоже работа, и я хочу вкратце остановиться на создании такого тела, чтобы лучше рассмотреть его как метод этнографии.

Фоторепортаж — это специально организованная коллекция изображений, часто с текстом, повествование, в котором визуальные элементы создают темы и диалоги.Хоффман работает здесь фото и текстовым редактором, а также антропологом. Следовательно, чтобы использовать этот фоторепортаж как метод этнографии , нам нужно думать не только об отдельных изображениях, но и о том, как они были расположены. Другими словами, я считаю, что фотография или конкретный набор фотографий представляет интерес для антропологов не только из-за того, что находится на изображении (ах), но также и в том, как они вступают в диалог с другими изображениями, текстом и / или антропологическими вопросами.К счастью, эссе Хоффмана содержит подсказки относительно того, как антрополог работал над этой совокупностью образов. Делясь своими визуальными стратегиями и редакционной логикой, Хоффман придает проекту некоторую рефлексивность, даже если он утверждает, что его меньше интересует способность рефлексии фоторепортажа.

Работая против повествовательных ожиданий, присущих жанру фоторепортажа, Хоффман заявляет, что он не намерен включать в свои фотографии сюжетную линию. Его жанр — «размышления на тему», а не «рассказывание историй».Он утверждает, что этот выбор синхронного визуального жанра вызван тем, что «работа по добыче полезных ископаемых сама по себе не имеет повествовательной дуги» и «бесконечно повторяется». Действительно, одним из самых ярких образов в эссе является захватывающий триптих, на котором трое мужчин просеивают песок и гравий в затопленной яме. Хотя они представляют собой серию изображений, они также могут быть единой линией работающих тел, поскольку повторяющийся характер их работы делает невозможным узнать, читать ли триптих справа налево или наоборот.Таким образом, фотография Хоффмана умудряется передать явную плотность повторяющегося ручного труда: очевидно, что три кадра должны иметь хронологию и, строго говоря, некоторую форму повествовательной дуги и диахронической структуры, но макет триптиха изображает не три отдельных тела, просеивающих песок. конкретное место и время, но функционирует как синхронное представление рабочей силы.

Творческий выбор Хоффмана в планировке позволяет ему представить не только работающих людей, но и рабочую силу, совокупность доступной рабочей силы.Взаимозаменяемые фотографии подчеркивают взаимозаменяемость рабочих тел и визуально воспроизводят культуру, в которой Хоффман говорит нам, что молодые люди едут на велосипеде через шахты региона, мужчины, которые «прибывают и уезжают как чужие». В этом триптихе, а также на двух изображениях, показывающих тела, работающие бок о бок, если не обязательно совместно, Хоффману наиболее успешно удается создать «этнографический портрет формы и фактуры работы».

Такой проект в фотографии — действительно очень амбициозный проект.Ибо хотя можно сфотографировать труд человека, гораздо труднее представить себе более абстрактную или расплывчатую политическую экономию или социальные круги, поддерживающие добычу алмазов. Хоффман заявляет, что, хотя текст «может отобразить более крупную политическую экономию, в которой расположены рудники и шахтеры», сами по себе изображения не подходят для этой задачи. Вместо этого он заменяет дисциплинированное изучение «грубой физической силы человеческой формы». Полученные изображения организованы в виде «коллекции этюдов фигур». Это заимствование художественного жанра, исследования фигур, дает возможность выявить потенциально дискомфортную эстетическую природу проекта: вот антропологический проект, предлагающий нам, «антропологам», взглянуть на точеные черные тела и обратить внимание на доиндустриальные работы. они делают.Хоффман, по его собственным словам, копирует то, что он считает видимой работой алмазных рудников. Эти тела прекрасны не только на профессиональных фотографиях Хоффмана; скорее, как сообщает нам Хоффман, «работа формирует тело невероятно изысканными способами, хотя и сопряжена с большим риском и большими затратами». Одна форма производства заменяется другой: точеные тела на точеные камни. И эта фотография, и работа по добыче полезных ископаемых эстетизируют доиндустриальный труд. Видны стройные тела; риск и расходы — нет.

Обученный Кэтрин Лутц и Джейн Коллинз (1993) основополагающий Читая National Geographic , мы должны постоянно спрашивать, для кого и кем проводится эстетизация. Отсутствие даже простых подписей с информацией о местонахождении и датах может способствовать тому, что, по мнению Хоффмана, является продуктивной «дезориентирующей резкостью» в этих изображениях работающих тел. Тем не менее, из-за отсутствия подписей эти фотографии остаются незакрепленными, что, возможно, делает видимым момент, когда «временное смещение» также проявляется в тех фотографиях, которые были сфотографированы антропологом.Обсуждение Хоффманом поразительного доиндустриального труда, которое, как он утверждает, будет невообразимо для большинства зрителей (несмотря на плотную локальную и международную сеть, которую показывает его этнография), предполагает, что критика, содержащаяся в книге Иоганна Фабиана (1983) Time and the Other , остается актуальной. В то время как другие работы Хоффмана (2005, 2007a, 2011) свидетельствуют о его длительном и сложном этнографическом взаимодействии с молодыми людьми в этом регионе, на фотографиях или в тексте здесь мало что явно контекстуализирует фигуры, которые он изучает.Для зрителя / читателя эти человеческие формы остаются анонимными человеческими формами. Говоря более провокационно, чем эти фотографии отличаются от исследований передвижения человека Мэйри или Мейбриджа в конце девятнадцатого века? Примечательно, что их снимают не в студии, а в основном в поле с мужчинами, предположительно в их повседневных привычках одеваться (или раздеваться). Тем не менее фигуры на изображениях остаются анонимными и вне исторического времени.

Хоффман — не только опытный и высококвалифицированный фотограф, но и ученый, знакомый с множеством различных фотографических традиций (см. Хоффман 2007b), позиция, которая требует от нас еще более серьезного отношения к его редакционным решениям.Он, без сомнения, хорошо знаком с часто повторяемой критикой изображений, передающих красивый ужас и лишения (например, мучительный физический труд), поскольку он цитирует единственный проект, в отношении которого такая критика высказывалась наиболее публично: проект Себастьяно Сальгадо Workers . Хоффман, кажется, серьезно пытается решить, как выйти за рамки таких дебатов, которые являются продуктивными в качестве критики, но не создают альтернативных способов визуализации. Поощрение либо менее эстетичных изображений, либо исключительно изображений досуга и комфорта, либо полный отказ от визуального производства, безусловно, были бы безвкусными решениями.В конце концов, фоторепортаж стал популярной и влиятельной формой визуальной коммуникации в середине двадцатого века отчасти потому, что доставлял эстетическое удовольствие. Визуалист Ариэлла Азулай (2008) предлагает покончить с различием между эстетическим и политическим, подчеркивая, что «никакие изображения не могут существовать вне эстетического плана». Освободившись тогда от эстетической / политической бинарности, мы должны вместо этого строго придерживаться политических ставок эстетики. Проект Хоффмана обязывает нас не просто смотреть на то, что эстетически приятно, но и спрашивать, как то, что эстетически привлекательно, стало таким.Для кого значима эта красота? Для кого эти тела «изысканные»? Что может быть более подходящим для такого проекта, чем алмазные рудники — это беспокойное место пересечения красоты с мировой политикой и экономикой?

Фигурное этюд как участник-наблюдение

Идея Хоффмана о фотоэссе как о сборнике фигурных этюдов особенно провокационна для антропологии. Если изучение фигур — это «представление, созданное для учебных целей с использованием живой модели в качестве предмета», то не является ли это еще одним способом этнографии, основанным на включенном наблюдении? Я хотел бы здесь вернуться к вопросу о том, что оживляет проект как визуальную этнографию.Чем использование фоторепортажа в качестве этнографического метода отличается от иллюстрации полевых исследований или антропологических находок? Как антропологические знания могут оживить фотографический проект, независимо от того, находится ли камера в руках антрополога или нет? Что наиболее важно для наших целей здесь, какое научное участие может оживить фоторепортаж в аудитории антропологов?

Работа Азулая — чрезвычайно полезная провокация для визуальной антропологии. ¹ В своей последней книге, Гражданский договор фотографии (Азулай, 2008), она призывает к антропологическому взаимодействию с фотографиями, не называя его как такового:

Фотография несет печать фотографического события и реконструирует это событие требует большего, чем просто определение того, что изображено на фотографии.Нужно перестать смотреть на фотографию и вместо этого начать ее смотреть. Глагол «смотреть» обычно используется для обозначения явлений или движущихся изображений. Это влечет за собой измерения времени и движения, которые необходимо заново вписать в интерпретацию неподвижного фотографического изображения.

Просмотр фотографий для Азуле перемещает дебаты о фотографии за пределы дуалистических отношений между зрителем и фотографией (как она утверждает, имеет место в работах Ролана Барта и Сьюзен Зонтаг) в пространство социальных отношений между фотографом, зритель и фотографируемый.Азулай настаивает, что сфотографированный объект — не просто видимое присутствие, а активный участник. Универсальная обоснованность и политические разветвления этого более крупного утверждения заслуживают более длительных дебатов, выходящих за рамки настоящего обзора. Однако, если, как в работе Хоффмана здесь, мы имеем дело с фотографиями, основанными на длительных антропологических полевых исследованиях, сделанными самим антропологом, участвовавшим в наблюдении, утверждение Азулая о том, что фотографируемый является активным участником, может показаться само собой разумеющимся. фоторепортаж для использования в качестве этнографии.Другими словами, прочитав другую работу Хоффмана, я не сомневаюсь, что его исследования основаны на длительных взаимодействиях с информаторами, чьи жизни он наметил через значительные изменения. Но как это видно на фоторепортаже перед нами? Просмотр фотографий Хоффмана может вызвать то, что Дебора Пул (2005) называет продуктивной формой подозрений. Например, это может побудить нас задуматься за рамки обычной критики фиксации аборигенов как определенных расовых типов вместо того, чтобы спросить: как же фотография одновременно осаждает и разрушает прочность расы как визуального и концептуального факта?

Конечно, раса — это не то, о чем Хоффман обращается явно, по крайней мере, не в тексте этого фоторепортажа, и все же это часть чрезмерного описания, которое нельзя отредактировать из его изображений.Хоффман признает, что эти фотографии представляют собой привилегированный взгляд, но хочет, чтобы они не касались (или его) взгляда как такового. Тем не менее, мне остается только гадать, сможет ли фоторепортаж как метод этнографии когда-либо избежать внимания. Это не аргумент в пользу явно саморефлексивной работы. Скорее, это призыв к рефлексии, которая не вращается вокруг себя — конкретные встречи Хоффмана в полевых условиях в 2010 году — но вместо этого позволяет зрителю / читателю реконструировать фотографическое событие как толстое описание, неподвижное изображение со всем социальный и политический контекст, который он подразумевает.Хоффман намеренно отвлекается от способности фоторепортажа к рефлексивности в пользу его способности к порождающим нарушениям. Я менее убежден в том, что эти двое разделимы.

Хоффман пишет, что он избегает как рефлексивности, так и повествовательной дуги из-за своего «желания ограничить объем материальной встречи тела шахтера с этим способом работы и исследовать возможность его быстрого преобразования в другие формы насильственного труда. «Теперь, даже если бы на фотографиях было возможно сделать видимым материальную встречу тела шахтера с горными работами, показывая тело в процессе труда или над которым работает сама работа,« это легко можно было бы перевести в другие формы насильственного труда ». познаваемый зрителем / читателем только благодаря текстовому сообщению антрополога о своей встрече с шахтерами.Как можно было бы сделать такое исследование более заметным для зрителя / читателя? Хотя я полностью согласен с Хоффманом в отношении потенциала фоторепортажа как режима этнографии, в духе участия в плодотворном разговоре о визуально анимированной этнографии, я хочу поговорить с некоторыми темами в этом конкретном фоторепортаже, где я полагают, что визуальная этнография могла быть продвинута еще дальше.

Как можно представить себе цепочки труда во временных лагерях или социальных кругах, поддерживающих алмазную экономику? Хоффман упоминает об этих вещах — ограничивая их, то есть текстом, — когда он мог бы пригласить их в более сложное поле зрения.Триптих, изображающий мужчин, путешествующих по лесу и играющих в футбол, кажется началом в этом направлении. Что могли бы добавить к этому очерку фотографии упомянутых палаток между старыми домами или скваттеров на развалинах школы или недостроенной мечети? Могут ли они чем-нибудь умалить

Хоффман важно анализирует размытые границы между рабочими бригадами и отрядами ополченцев и приводит поразительный аргумент в пользу того, что для многих молодых людей существует «качественное сходство между задачами и наградами за боевые действия и задачами и наградами за добычу полезных ископаемых, проведение кампаний или прослушивание резинка.В настоящее время визуальным аргументом в пользу этого является собственная интерпретация Хоффманом первого кадра в сериале. Согласно тексту, озвученному Хоффманом, мы должны здесь увидеть исчезновение различия между войной и работой со стороны молодых людей. Действительно ли изображение стирает это различие? Война не видна в этом кадре, а только в комментарии автора. Как бы мы отреагировали на фоторепортаж, состоящий из фотографий, на которых изображены молодые люди, занятые добычей полезных ископаемых, боевыми действиями, агитациями и простукиванием резины, отредактированные вместе? Я имею в виду блестящее использование Жаном Рушом сопоставления для создания визуальных аргументов, таких как знаменитый разрез между церемонией одержимости духом Хаука и колониальной британской военной процессией в Les maitres fous (1954).Как такое сопоставление может функционировать в неподвижной визуальной среде?

В качестве альтернативы, чтобы сосредоточить внимание исключительно на теле шахтера, есть ли на теле отметки или жесты, стирающие границы между войной и работой? Например, рассказы о шрамах? Портреты как войны, так и работы передаются по-разному — хотя, возможно, и не эстетизируются — из-за физических шрамов, оставленных на рабочей силе за этой деятельностью. Этот тип фоторепортажа почти наверняка потребует либо значительно большего количества этнографического текста для каждого изображения, либо, возможно, добавления аудиоинтервью.Фактически, сопроводительный текст Хоффмана начинается со слов «звуки на рудниках» и представляет собой размышление длиной в параграф о том, что можно, а что нельзя зарегистрировать на слух на рудниках Майенгема. Можем ли мы думать о мультимедиа как о режиме этнографии? Что можно было бы потерять или приобрести, если бы эта работа была мультимедийным произведением, а не фоторепортажем? Будет ли это оживлять другую форму взаимодействия?

Статус фоторепортажа

Этот обзор «Корпус: Осваивая границу» написан для запуска раздела Фотоальбома на веб-сайте Cultural Anthropology .С одной стороны, меня воодушевляет эта инициатива, и для меня большая честь участвовать в этом вступительном разговоре. Как ученый, приверженный визуализации как области, а также способу исследования и форме этнографической репрезентации, я вдохновлен и воодушевлен тем, что на одной из самых заметных веб-платформ дисциплин должны быть фотоочерки. И все же меня беспокоит, что таким проектам, как этот фоторепортаж, присваивается другой, менее серьезный статус. Что зрители / читатели подумают об отсутствии слепого рецензирования или редакционного процесса? Меня интересует не только академическая справедливость, но и то, как отсутствие таких процессов, присущих публикации текстов, способствует восприятию визуальной науки.

Нам нужно критически относиться не только к фотографии, но и к тому, как создаются изображения. Брокеры изображений — это люди, которые действуют как посредники для изображений, перемещая их или ограничивая их перемещение, тем самым позволяя или контролируя их доступность для новой аудитории (Gürsel 2012). Открывая эту форму фоторепортажа, Общество культурной антропологии (SCA) выступает в качестве посредника по созданию изображений. Каковы же условия этого посредничества? Продвигает ли этот новый формат онлайн-фотоэссе визуальную этнографию или еще больше ее маргинализирует? Например, Cultural Anthropology опубликовал прекрасную статью Хоффмана «Насилие, как раз вовремя: война и работа в современной Западной Африке» всего за несколько месяцев до этого онлайн-фоторепортажа.В статье нет изображений. Фотографии, входящие в «Корпус: Осуществляя границу», явно основаны на тех же этнографических исследованиях и теоретических проблемах, однако они публикуются отдельно и, очевидно, с другим набором академических — или это эстетических? — ожиданий. Я приглашаю всех нас обсудить достоинства и затраты этого разделения изображений в издательской программе SCA и считаю, что это очень своевременное обсуждение для дисциплины в целом. ²

Недавно было опубликовано двадцать пятое юбилейное издание Writing Culture с предисловием (бывшим редактором Cultural Anthropology ), в котором подчеркивается, как оно изменило лицо этнографии.Интерпретативная антропология вдохновлялась желанием «внести свой вклад в повышение видимости творческих (и в широком смысле поэтических) процессов, посредством которых« культурные »объекты изобретаются и рассматриваются как значимые». Возможно, нам следует относиться к такой годовщине как к новому началу, не для того, чтобы вернуться к уже утомленным дебатам, в которых все давно поставили свою позицию, а для того, чтобы воспользоваться возможностью, чтобы строго исследовать способы этнографии для нового поколения. После тщательного обсуждения саморефлексивности, -рефлексивности, возможно, пришло время для медиа / модальной рефлексивности.

Пора начать оценивать антропологическую науку не только по ее содержанию, но и по выбранной среде. ³ Я, конечно, не имею в виду, что теперь ко всем статьям по антропологии должны быть прикреплены поверхностные изображения или мультимедиа. (Колонизация аудиторных лекций с помощью обязательной PowerPoint является достаточным доказательством того, что обязательные наглядные пособия ни в коем случае не обязательно проясняют.) Скорее, в момент, когда многие антропологи работают с различными формами медиа, теперь возможно и имеет смысл сделать выбор средний — один из аспектов оценки антропологической работы.Было проделано много работы, чтобы сделать визуальную работу в антропологии легитимной, как, например, в «Руководстве по оценке этнографических визуальных медиа», созданном Обществом визуальной антропологии. Но я спрашиваю, подошли ли мы к моменту, когда мы спрашиваем не о том, является ли конкретная визуальная этнография адекватной, ценной или должна «считаться», а начинаем с вопроса: каков режим этого этнографического исследования и как можно мы занимаемся этим аналитически строго? Различные способы и среды требуют, чтобы производители, брокеры и читатели / зрители разрабатывали новые формы строгого аналитического взаимодействия.Чему нам еще нужно научиться в качестве дисциплины, чтобы обсуждать затраты и выгоды от использования различных средств массовой информации? Спросим ли мы когда-нибудь: был ли текст лучшим способом для этой этнографии? Я считаю, что формулировка ответов на такой вопрос поможет развить аналитическую строгость в СМИ. Я надеюсь, что многие из вас присоединятся к этому разговору и внесут свой вклад в обсуждение не только использования фоторепортажа в качестве метода этнографии, но и теоретических утверждений и этнографических материалов, которыми поделился Хоффман.

Примечания

1. Работа Азулая в этом смысле похожа на работы художника и критика Аллана Секулы и историка искусства Джона Тагга, и действительно основывается на работе обоих.

2. Это правда, что фильмы собираются на ежегодном собрании Американской антропологической ассоциации, а не объединяются в группы. Однако это новое начало, и начало — это момент, чтобы задуматься о формах.

3. Меня интересует участие в дискуссии о том, как визуальная наука может наиболее эффективно участвовать в разнообразных антропологических беседах.Меня вдохновляет «Этнографическая терминалия» как «проект, направленный на развитие художественных практик среди антропологов и других исследователей или критиков культуры», который является аналитически острым и в высшей степени рефлексивным к средствам массовой информации. Его веб-сайт играет центральную роль в его усилиях по обеспечению большего признания работы визуальной антропологии, служит одновременно инструментом для продвижения и архивом для легитимации. Все вместе, все, кто участвует в «Этнографических терминалиях», творчески отметили границы и границы, не превознося их, и начали плодотворный разговор о терминах этнографии.Тем не менее, этот разговор происходит на другом веб-сайте, который, возможно, не будет интересен тем, кто еще не занимается какой-либо формой визуальной антропологии. Начало, частью которого является этот обзор, требует обдумывания ставок и продуктивных возможностей проведения аналогичных официальных бесед на веб-сайте Cultural Anthropology .

Not Just Bodies

by Alan Klima

Широкие мазки Дэнни Хоффмана и резко сопоставленные фигуральные полосы цвета и оттенка являются осознанными и преднамеренными вызовами для разговора о возможных значениях фотоэссе для современной антропологии.

Мне очень нравится эстетический взгляд изображений, я понимаю попытку автора разместить этот стиль для читателя и понимаю попытку автора объяснить, почему стиль не является другим. Хотя иногда чтение является стратегическим отражением критики шаблонов, с которыми читатели могли столкнуться в прошлом и спрятать их в заднем кармане, если им когда-либо представится случай снова натолкнуться на изображение, размышления о визуальной антропологии, по крайней мере, достигают цели , это подчеркивание сильного чувства эстетической цели Хоффмана, на которое я бы далее обратил внимание в абстрактных и формалистических элементах его композиции изображения.Хотя эти фотографии все еще напоминают эстетику фотожурналистики, для меня эти фотографии немного склоняются к абстрактному в своих широких цветных пятнах и крупных формах, а не к прозаической сенсационности, к которой стремится фотожурналистика.

Я не нахожу фотографии хоть сколько-нибудь шокирующими, разве что в смысле «вау, почва может так выглядеть!» И это даже несмотря на то, что я окружен столь же блестящей, хотя и окрашенной в красный цвет, почвой Таиланда. Я также не видел содержания или формы того, что изображено на фотографиях, как «качественно идентичного» войне, ни того, что изображение не стирает различия между работой и войной (в то время как текст может только различать их), как утверждает автор.Фактически, вопреки мнению автора, мне нужно было бы объяснить в тексте, почему именно они такие же, как война; иначе я этого не увижу. И все же я не уверен, что стал бы. Только в качестве изображения, я должен сказать, что нахожу их качественно идентичными выращиванию риса в сельской местности Таиланда, и мне потребовалось бы много слов, чтобы перекрыть мои глаза.

Непреклонный стиль и позиция изображений сами по себе действительно достигают поставленной Хоффмана цели — придать антропологии резкий импульс новому значению воспроизводимого образа изображения.Напротив, то, как он характеризует это вмешательство, стоит немного спросить.

Предположение Хоффмана, кажется, основывается на идее, что фотографии передают жестокий труд и что это шокирует зрителя: «Для большинства зрителей изображение тел, обработанных и работающих таким образом, поразительно». Хотя я очень ценю фотографии и нахожу в них что-то неприятное, это не связано с тем, что я видел суровые работы, изображенные на них. То, что я вижу на любой фотографии — как изображение, не говоря уже о том, что мне сказали, что есть, — это люди, копающие лопатой, роющиеся в воде и т. Д., то, что я вижу все время, и я полагаю, что это так же знакомо большинству зрителей. Еще более любопытно услышать, что это «не производительный труд постиндустриальных квалифицированных торговцев, единственная форма ручного труда, с которой регулярно сталкивается большинство жителей глобального Севера». Неважно, что это эссе на веб-сайте Cultural Anthropology , посетители которого, вероятно, не ограничиваются постоянным проживанием на глобальном Севере — мой университетский дом находится в Северной Калифорнии, где ручная работа под палящим солнцем изобилует и не может не увидимся.Сколько еще мест на глобальном Севере должно быть похоже на Калифорнию? Я вырос в семье академика и художника на другом берегу, и долгие периоды моей юности, как и многим окружающим меня людям, приходилось проводить в ручном труде, сгибая листы металла до той же сорока пяти градусов. часами напролет или укладывать горы бревен и повредить свое тело. Не то чтобы это помогло мне хоть чуть-чуть ассимилировать или понять реальность добычи алмазов (ну, немного). Дело в том, что без рассказа истории о действиях, изображенных на фотографиях, мало что может отличить их от всех других форм неквалифицированного ручного труда, которые очень близки и распространены на Севере, если вы только немного осмотритесь, и везде в этом отношении.Деструктивно или продуктивно, это невозможно отличить по изображению. Люди стоят по колено в воде и наклоняются, выращивая рис, и так уже тысячи лет. Сама по себе добыча аллювиальных алмазов может шокировать, но это не те сенсационные фотографии, которые могут доставить ее одним махом. Стереотипная цель фотожурналиста — донести шокирующие новости или стереотипная цель этнографа — привнести экзотическую инаковость — просто не достигаются в этих простых сценах того, что визуально является вездесущим.

Однако я не отрицаю утверждение Хоффмана о том, что в этой фотографии есть что-то неприятное, и мой интеллект не позволяет мне отрицать, что здесь, в этой добыче алмазов, может быть что-то, что на самом деле безумно жестче, чем все, что я обычно увидеть среди рабочих-мигрантов на горячих, покрытых дымом равнинах Калифорнии или — конечно же — испытать на себе. Но мы должны понимать, что только изображение может передать этот материальный уровень труда, материальность, которая этнографически экзотична для Севера и, таким образом, определяет цель этого фоторепортажа: «преодоление ограничений текста для визуального изучения окружающей среды. материальность пограничной формы работы », где« тела горняков полностью обнажены тяжелой повторяющейся работой и тяжелым повторяющимся ландшафтом », и, следовательно, есть« чрезмерность в образах, которые называют работой и трудом, когда отображается как текст на странице, просто не может быть зарегистрирован.”

Однако то, что меня беспокоит, — это не непривычность неквалифицированного ручного труда, а тот факт, что на самом деле просмотр этих фотографий вовсе не шокирует, и, тем не менее, каким-то образом так и должно быть. Этот он должен быть интегрирован в композицию и привлекательность этих фотографий: эстетические формы сцен, особенно земли и тела, бросаются в глаза формой, но, тем не менее, не полностью уловлены, учтены, реализованы как контент, как реальный опыт, по крайней мере, не как изображение.Более того, отсутствие шока становится еще более очевидным благодаря его сочетанию с абстрактными формами эстетической красоты. Это красота фотографий и одновременное богатство присутствия почвы и тела, создающее резкое разъединение, которое одновременно привлекает внимание к борьбе, изображенной на фигуре и земле, между фигурами и землей, и борьбе за зрителя. посчитайте, какие силы и силы — не только материя, но и энергия — действуют здесь.

Это оставляет открытым вопрос об опыте этого труда, потому что, на мой взгляд, в изображениях также присутствует человеческая сила, которая поистине удивительна, прекрасна и непостижима, но каким-то образом передается в фотографии.

И, что совершенно не похоже на обнаженную материальность ручного труда, как утверждает Хоффман в своих текстуально выраженных взглядах.

Правда, при однообразном, ручном труде бывают боли. Это истощение и нарушение функционирования тела, но есть также все мысли и реакции на эти ощущения в теле, которые, в свою очередь, взаимодействуют с ними, усиливают и изменяют их, процесс, который при внимательном наблюдении показывает, что он невозможно сказать, где одно начинается, а где заканчивается другое.И в любом случае сознание необходимо для того, чтобы возникло какое-либо чувство, в отличие от трупа, зомби или пациента под общей анестезией, где материальность существует, а боль и страдание — нет.

Опыт ручного труда — это не просто материальный факт, и ни один рабочий никогда не доводится до чисто материального уровня. Фактически, труд проявляется в мысленной среде, включая всевозможные мысли, реакции и, действительно, истории. Эти майнеры работают над историей, даже если это неочевидно.Даже если для самого майнинга нет повествования, оно есть для майнеров.

И история в ручном труде, пожалуй, самая болезненная сторона всего этого. Какой бы ни была история — а она разнообразна и может меняться — она сидит у вас на плече, умножая себя на новые истории, на сопротивление тому, что происходит, тоску по другой жизни и все виды отчаяния. Одна процедура, которая абсолютно необходима для выполнения жестокого ручного труда, — это закрыть эту историю (какой бы она ни была), следить за ее настойчивым возвращением, а затем изгонять и снова изгонять ее снова и снова.Некоторые могут быть настолько хороши в этом, что больше не осознают, что делают. Однако большинство людей, с которыми я разговаривал, никогда полностью не изгоняют эти истории, но они могут на время исключить их. Если вы не можете этого сделать, вы не сможете работать долго, потому что это будет улавливать так называемые материальные ощущения, которые сами уже смешаны с супом из умственных реактивностей, и нарушит весь дисбаланс еще более пагубным образом: подробнее боль, возможно, травмы и болезнь, и, конечно, отсутствие желания продолжать.

Таким образом, и простая идея материального труда, и идея, которую предлагает Хоффман, — рассказ и повествование, которые почему-то не присутствуют в дуге простых, повторяющихся рытье почвы (повествование, которое можно определить, притворившись, что литература двадцатого века никогда не произошло) слишком аккуратно закрывают идею труда в материальном мире способом, который слишком долго был слишком обычным.Это также прекрасно вписывается в идею о том, что материальный мир — это сфера изображения и фотографии. Каждому на свое место.

В эссе подходящее место для текста — это описание контекста, установка сцены, объяснение политической и экономической обстановки. Для меня самая неудачная карьера писателя.

Затем появляется образ: делать то, что текст не может, и фоторепортаж становится важным противоядием от написанного слова.

На самом деле, я разделяю с Хоффманом надежду на фоторепортаж — и любые другие проявления антропологии через изображение, которые могут возникнуть, — но если эта надежда заколдована в образе нетекста, а не текста, и каждому дано соответствующее поле зрения. то старые допущения снова подкрепляются, распределяются те же меры неадекватности, которые, с одной стороны, принижают визуальное значение, а с другой — сглаживают текстовое.Фактически, не может быть худшего результата для возрождения визуальной антропологии, чем усиление атрофированной и безжизненной концепции текста, которая, если ее сознательно не придерживаться в этнографическом уме, тем не менее демонстрирует доминирующую роль в значительной части антропологической прозы.

Фотография имеет больше внутренней ценности, чем противоядие от недостатков прозы. Это может быть лучше, чем в антропологии. И, в конце концов, большинство ограничений текста, о котором говорит Хоффман, в антропологии фактически ограничены либо самими авторами, либо системой, с помощью которой выбирается и публикуется проза, а не самим текстом.

Вместо этого фотография должна соответствовать случаю и самоутвердиться, не извиняться и не извиняться за свое существование. И для этого может быть полезно в то же время признать огромную силу письма и письменные достижения. На самом деле, совсем непросто сопоставить силу письма при рассмотрении опыта жестокого труда (и такой труд никогда не бывает просто материальным, ни для людей, которые его делают). Для Хоффмана, благодаря его фотографии, согласованное письмо в этой задаче — немалое достижение, и это не было достижением, которое было достигнуто простым переключением носителей.

Образы Хоффмана подошли к этому случаю и, несмотря на то, что он мог бы сказать, открывают для нас наши представления о труде и материальности, а не втискивают их в привычный рисунок.

Итак, возвращаясь снова к фотографиям: вместо того, чтобы чувствовать шок от тяжелого труда, которому я подвергался визуально — на самом деле цель обычного фотожурналиста, могу вас заверить, спросив хотя бы несколько — я поймал себя на том, что пинаю себя, чтобы пытаюсь заставить себя почувствовать крайность переживаемого здесь опыта, но стена фотографий Хоффмана была тем, что я не мог протолкнуть.

Конечно, я не настолько наивен, чтобы разводить руками и объявлять фотографию неадекватной.

Вместо этого я стал еще больше очарован фотографиями и признателен за работу, проделанную Хоффманом. И этот постоянно ускользающий аффект, если хотите, не вина фотографии. На самом деле именно это напряжение так тонко присутствует в фотографиях: каждая часть информации говорила мне, что было что-то экстремальное, особенное, изменение в опыте тел на этих фотографиях, и все же я не могу выбрать это вверх и вместо этого увидеть форму.Этот дискомфорт сам по себе является частью того, что представляет для меня ценность на фотографиях, потому что, тем не менее, постоянное манящее движение пота и земли так сильно присутствует и не позволяет мне перестать пытаться.

Слишком четкая концепция материальности значительно закрывает эти и другие противоречия, закрывая то, что должно быть открытым вопросом о природе труда, в отличие от самих фотографий Хоффмана.

Этот особый вид открытости не так присутствует в ранних работах великого фотографа Себастьяна Сальгадо, например, где повествование в кадре густое и очевидное, а сцены добычи золота являются очевидным сравнением.Насколько различаются, насколько легко и комфортно в этом смысле фотографии Сальгадо в начале и в середине карьеры, где в барочном понимании возникает перегрузка смысла фантастического и странного, даже босхеподобного ада, вызываемого временами, и волшебным образом так. : удивительно, но с помощью цифр, которые могут быть только когда-либо реальными, в отличие от Босха, который делал это с помощью воображаемых гротескных запросов (или, по крайней мере, те, кто на самом деле не видел ада, могут поверить). В «Сальгадо» радикальное изменение жестокого труда как бы разъясняется нам, и его шокирующая реальность действительно передается через саму сюрреальность композиций.

Если у фотожурналистики самый высокий и недостижимый уровень небес, то это Себастьян Сальгадо.

На этих фотографиях происходит совсем другое. Не уделяется внимания контексту и странным, устрашающим сценам, и остается нечто гораздо более спокойное, удерживаемое в руках абстрактной формы.

И то и другое является — и не является — материальностью, о которой Хоффман правильно говорит, что это важное воспоминание в образах.

Точно: это указывает на земной элемент тела и почвы, на материальный аспект этого, и все же с натяжением — и это то, что так неприятно и вызывающе в фотографиях, — потому что, конечно же, нет ничего менее наводящего на размышления о элемент земли, чем абстрактная форма и форма и эстетический баланс света, темноты, цвета и линий на этих фотографиях.В то время как Сальгадо снимал это напряжение с помощью огромных функций повествования своих фотографий, позволяя барочной экстравагантности своего реализма и переполнению смысла почти обманчиво отвлекать от того, что можно было бы назвать равным акцентом на фигуральной форме, Хоффман не оставляет нас в стороне: либо оставаться в плену абстракции, что, как он хорошо знает, невозможно для любого заботливого человека, либо покинуть корабль, размышляя о недостижимой связи с опытом такого рода работы, этой жизненной ситуации, этого труда.

Как в прерывающемся, предельном начале и первом снимке серии: еще не потрясенный смывом золотой почвы, которая вот-вот ударится о сетчатку на следующих фотографиях, глаз может сначала остановиться вместе с или за паузой в созерцательной позе первой фигуры, которая, возможно, не решается приступить к работе, которая, возможно, изучает работу, которую нужно выполнить, или, возможно, маринует в этот момент после тяжелой работы момент, который длится дольше, чем вы предполагали, и так сложно снова запустить.

Затем вторая фотография из этой серии, которая в основном хорошо освещена: отчетливо холодная цветовая схема, но с первым намеком на то, что действительно должно появиться в остальном: широкие полосы и пятна формы и цвета в резком сопоставлении. На этой фотографии также улавливается первый намек на борьбу, возможно, с истощением или с ограничениями тела, возможно, с почвой. В этой фигуре одновременной работы и отдыха, как и в большинстве обычных повествовательных начал, кажется, что сила и мощь главного героя могут быть побеждены.

Но все это ставится под сомнение с неистовой энергией третьей фотографии, где — в кадре со странным углом и в процессе работы под странным углом — растения расправляют ножи, соревнуясь друг с другом, чтобы добывать солнце, и тело растет пальцы в неистовой гонке за контакт, как говорят, с бриллиантами (которые мы никогда не видим). В этой борьбе растения ищут контакта с солнцем, которое дает, не получая, в проекте, который может закончиться только их смертью, в то время как пальцы, которые копают, сортируют, просеивают ограниченные, невидимые объекты — их проект не умирает.Сам этот поиск бессмертен, поскольку желания и движущие им системы безграничны, никогда не могут закончиться и наверняка переживут эти руки.

В четвертом ракурсе серия обрамлена и раскрашена таким образом, чтобы напоминать сцены купания в « Reassemblage Трин», здесь есть сопоставление покадровых кадров, напоминающих ее разрыв кинематографической формы, и тем не менее в их приверженности временной серия так непохожа на это тоже. Вот как это делается в классическом этнографическом повествовании : A, B, C соблюдается, в виде миниатюр выглядит как странный панорамный снимок, но крупным планом на самом деле просто представлено интересное исследование сложного действия.

И за это так несовместимо с шквалом высоких ставок на предыдущем изображении.

По пятому изображению не может быть никаких сомнений в эстетической приверженности эссе. Здесь греческое, статное влечение к мужскому телу сочетается с сильнейшим вниманием к большим фрагментам эстетической формы в самой абстрактной и в то же время самой яркой фотографии из этой серии. Среди всех этих больших форм взгляд вскоре притягивается к чему-то, крошечному, замысловатому и источающему пот с поверхности: прохладное напоминание о том, насколько непостижимо — как фотография — опыт этого труда.Никакого тепла не передается в формальных линиях и формах, и тем не менее, вот оно: танец на поверхности, неоспоримое свидетельство, тем более что не ощущается зрителем, бесспорные следы, мерцающие в силе трудового собрания. жара, и борьба, начавшаяся на изображении 2, теперь выглядит так, как будто она колеблется в другую сторону: здесь, под кожей, действует сила неизвестных пределов. Что впечатляет больше? Это тот факт, что эта чудодейственная человеческая сила вообще существует и может быть высвобождена по желанию, как показано здесь, или это факт, более известный из политического и экономического контекста, что это чудо может казаться скованным цепью, что существует является — в том, что не видно в этом конкретном фоторепортаже — силой обуздания власти, присущей социальным структурам, которые, казалось бы, делают необходимой эту тяжелую работу на солнце, силой, уплотненной множеством слияний страха смерти с жадностью к блестящим предметам. с стремлением к прибыли и богатству, жаждой контроля над землей, людьми и другими телами.Но я отвлекся, так как эта фотография не вызывает этого устрашающего трепета. Он властен властью, только властью.

Итак, на изображении 6 неудивительно, что — возвращаясь в прозаический мир — даже море золотой грязи не может победить этих маленьких фигур, которые в более уравновешенной, менее сенсационной версии фотожурналистики демонстрируют действие это определяет их в их жизни-в-этом-тексте.

В следующем виде несколько дизъюнктивный ряд в прерывистом семиозисе:

Путешествие внутрь.

Тогда человеческая воля повлияла на природу, вонзив ее в землю, как когти чудовища.

Но. . .

неглубоко,

в более широком масштабе и

Наконец, стремительная жизнь — опять же — этой силы, которая не может быть удержана в рамках труда, не в рамках эксплуатации: сила удивительной досягаемости , разворачиваясь в тусклом свете дня на огромном раскате энергии, несущейся за пределы боли, за пределами всех скрипучих звуков тела, которое умирает в каждый момент.

Умирает, но это не беда.

Неважно.

И теперь, на Изображении 8, снова возвращаясь к странному оранжевому свечению почвы, здесь есть что-то вроде удара, но почти запоздалое. Одна нога едва парит над землей, все еще намекает на парение, но невысоко, совсем не летающая, а опирается на вес силы, нанесенной на землю, которая в этом обрамлении больше не затмевает и не окружает человека, а похоже, уже уступил ему.

Изображение 9: снова к банальности. В конце концов, это работа. Моменты повторяются. Круги.

И, наконец, тень на бурлящей воде, еще одна фигура господства, позирующая в мастерстве стихий, и все же, в качестве заключительной фотографии, предполагающая также что-то вроде призрака, что-то от материального, просто форма света, просто тень : что, в конце концов, и есть все, что есть на фотографиях. То, что это фотография, свет и тень, — это то, о чем мы не призываем надолго забывать в этом фоторепортаже, если вообще когда-либо.И все еще . . .

И все же просачивающаяся грязь из воды и грязи, мелкие, а также крупные гранулы выжженной солнцем почвы повсюду предполагают так много элементалей, в том числе и материала, такого резонирующего, тупого и почти осязаемого. Здесь почве дана сила и присутствие, а человеку — вопрос. Власть, и все же какого рода, что за существо?

Снимки из космоса показывают масштабы незаконной добычи золота в Перу

В районе Мадре-де-Диос в Перу искусственная пустошь соприкасается с границей тропических лесов Амазонки.За последнее десятилетие мелкие нелегальные золотодобытчики превратили ландшафт из покрытых деревьями болот в пустыню, испещренную загрязненными прудами, в результате чего ртуть попала в местную пищевую сеть.

Правительство неоднократно пыталось пресечь эту кустарную добычу золота для защиты национальных лесов, но незаконные операции часто могут сместить местоположение, не привлекая внимания, создавая движущуюся — и труднодоступную — цель. Однако искусственный интеллект дает новую надежду.

НАСА поддерживает использование спутниковой технологии с улучшенным машинным обучением для отслеживания скрытых движений нелегальной добычи золота в чувствительных к климату регионах мира. Хотя это нововведение все еще находится на начальной стадии, оно призвано помочь сохранить Амазонку и здоровье местных сообществ в Перу, крупнейшем производителе золота в Латинской Америке.

Разрушение окружающей среды

Шахтеры в регионе Мадре-де-Диос используют те же основные инструменты, что и горняки во время золотой лихорадки 1850-х годов в Северной Америке: шланг высокого давления для взрыва пластов породы и шлюз ручной работы, выстланный полотенцами для сбора стоков.Тяжелые металлы попадают в волокна полотенец, а ртуть используется для сбора золота.

«По сути, вы можете научиться быть шахтером за полчаса», — говорит Луис Фернандес, исполнительный директор Центра научных инноваций Амазонки при университете Уэйк-Форест, который десятилетиями изучал добычу золота в регионе Мадре-де-Диос. Начинающий горняк мог добывать 10-15 граммов золота в день на мировом рынке стоимостью в несколько сотен долларов.

Разрушенный незаконный шахтерский лагерь в перуанской провинции Тамбопата.(AP Photo / Родриго Абд)

Но этот тип добычи золота опасен для окружающей среды, забивая реки и вырубая леса. Ртуть, используемая при добыче золота, также может отравить местные водные системы, загрязняя дикую природу и людей ниже по течению. Ртуть — нейротоксин, отравляющий нервную систему. Золотодобытчики имеют одни из самых высоких задокументированных уровней воздействия ртути, когда-либо зарегистрированных.

Большая часть ртути, используемой при добыче золота, также попадает в атмосферу и в конечном итоге загрязняет мировые запасы морепродуктов.Тунец в океанах по всему миру накапливает ртуть, полученную при добыче золота, например, в Мадре-де-Диос.

Попытки правительства

Правительство Перу уже более десяти лет пытается предотвратить незаконную добычу золота в Мадре-де-Диос посредством военного вмешательства. Самая последняя и самая крупная попытка в 2019 году под названием Operation Mercurio была направлена на ликвидацию Ла Пампаса, крупнейшего незаконного шахтерского города в регионе. Перуанские военные бомбили нелегальное горнодобывающее оборудование, патрулировали охраняемые зоны и арестовывали нелегальных золотодобытчиков.

Но многие из этих усилий оказались неэффективными перед лицом роста цен на золото. «Они называют это эффектом воздушного шара», — говорит Фернандес. «Вы сжимаете воздушный шарик в одной части, а он выскакивает из другой».

Незаконные майнеры просто мигрируют на другие сайты, чтобы избежать присутствия правительства. Поскольку их невозможно отследить, у правительства было мало надежды на решение проблемы — до сих пор.

В 2019 году в Перу была создана операция Mercurio для борьбы с незаконной добычей полезных ископаемых.

Наблюдение из космоса

В то время как на прошлых спутниковых снимках нельзя было уловить едва заметных признаков добычи полезных ископаемых, ученый-эколог Дэвид Лутц из Дартмутского университета объединяет базу данных НАСА с коммерческими изображениями за последние пять лет, чтобы улучшить их разрешение. Затем его команда использует новые алгоритмы компьютерного зрения для выявления горнодобывающей деятельности.

«Эта методология позволяет нам добавлять объекты, используемые человеком, в уравнение, предлагая уровень детализации, который ранее был для нас невидимым», — говорит Лутц.Теперь исследователи могут улавливать небольшие изменения в цвете и отражательной способности прудов для добычи полезных ископаемых, местонахождении горнодобывающего оборудования и размере горных пород, чтобы выявить незаконную добычу полезных ископаемых.

В условиях пандемии Фернандес ожидает, что незаконная добыча золота будет расти. «Сочетание действительно высоких цен [на золото], растущей бедности и снижения уровня государственного управления для меня равносильно увеличению незаконной добычи золота». Это возрождение демонстрирует главную критику репрессивных мер со стороны правительства: они недолговечны.

Мадре-де-Диос — один из беднейших регионов Перу.Незаконная добыча золота дает временный доход поденщикам, но в конечном итоге «это ловушка бедности для людей, находящихся на низком уровне предприятия», — говорит Фернандес. В карьере нет развития навыков, долгосрочных выгод и ужасных последствий для здоровья. Военное вмешательство ничего не меняет в этой динамике, если оно не сочетается с альтернативными вариантами получения средств к существованию.

Хотя анализ все еще продолжается, Лутц надеется, что эти изображения с улучшенным машинным обучением помогут прояснить, были ли полезны прошлые вмешательства, и помогут направить будущую политику, которая действительно защитит как Амазонку, так и местные сообщества.